orlovanatalya | Первоапрельские тезисы

Городочек Верхотурье, бывший острог на месте мансийского городища Неромкарр, цвел при царизме как крутой таможенный пост на бойком торговом пути в Сибирь за пушниной: мзда бралась жирно, поэтому строительство других дорог предусмотрительно было запрещено. И, конечно, когда Верхотурский тракт закрыли, таможенники взяли на плечо свои мешки для денег и полосатые шлагбаумы и переместились в более хлебные края, а центр Тобольской губернии и Пермского наместничества стал уездным мухосранском Свердловской области. И все же кто только тут ни побывал: Лопухины и Колчак, Григорий Распутин, Симеон Праведный, старец Макарий и еще с десяток святых и мучеников, проектировщик первого русского велосипеда Артамонов и Великая Княгиня Елизавета Феодоровна Романова, сестра царя, убитая потом в Алапаевске. А еще я - и Федерико Майор, ща президент Фонда культуры мира, а на тот момент генеральный директор ЮНЕСКО.

Федерико по дороге в эту дыру, конечно, заблудился. Хоть и шел не пешком. Встречала его делегация из мэров близлежащих северных городков, кучка журналистов, в которой на морозе пританцовывала и я, а еще ряженый в царского таможенника усатый парубок из местной театральной студии и народный хор в кокошниках. Вертолет, как доложили, из Екатеринбурга взмыл, но через положенное время на вертолетную площадку, заменившую за 400 лет городище Неромкарр, не плюхнулся. С Уральских гор в этот день спустился местный пассат и принес привычные тут минус двадцать пять, рюмочки «под хохлому» на подносе с хлебом-солью раз пять пустели, мэры сурово смотрели, как усатый таможенник, чтоб не подмерзнуть, выписывает на снегу какой-то краковяк с кокошницами, но после шестого обновления хлебосольного подноса тоже стали цветом «под хохлому» и начали теребить девок за надетые поверх шуб сарафаны.

Из прибулькавшего с неба на пятьдесят минут позже срока вертолета на санитарно-белый уральский снег выпала пестрая, как плакат о толерантности, компашка: потерявший от МИГовской тряски природную барселонскую смуглость Федерико – этакое эспрессо со сливками; налившийся от яростно зажатого в зубах мата до хохломской багровости свердловский Губернатор; совершенно зеленый с перепугу перепутавший маршрут вертолетчик; и нежно-розовый невозмутимый пресс-секретарь Губернатора, мимоходом с улыбкой шепнувший журналистам: «Лишнего-то не чирикайте, откуда он знает, сколько мы на самом деле должны были лететь».

Свита, надо признаться, и так была уже ни петь, ни свистеть. Зато чирикнуть хотели местные учительницы. То, что двести лет назад Елизавета упразднила внутренние таможенные посты никак не утешало учительниц, которым задерживали их кровные 2,5 тысячи рублей зарплаты в месяц из-за того, что насквозь дотационный городок ничем, кроме леса, клюквы, грибов и мощей святых пропитания находить не умеет. Очень хотелось жаловаться в Стокгольмский суд, ООН, ЮНЕСКО и Фонд защиты животных вместе взятые. Училки там милые, голодные, прилично образованные. С международными связями у них, правда, туговато, но они догадались, что разговаривать с внезапным зарубежным визитером на верхотурском наречии будет затруднительно. Догадливые училки намазюкали на желтом школьном ватмане плакат «Help!!!» и вышли на обочину.

Покоричневевший до натурального колора в мэрском микроавтобусе Майор зорко зацепил глазом демонстранток c самописанным транспарантом, но невозмутимый розовый пресс-рулевой был на страже: «Сеньор Федерик, видите, население просит возродить верхотурские храмы!»

Храмов там, надо сказать, не меньше, чем грибов: Спаса Нерукотворного, Архангела Михаила, Святителя Николая, Праведного Семеона Верхотурского, Покрова Пресвятой Богородицы, Покровский женский и Святониколаевский мужской монастыри, крошечный чудесный Верхотурский кремль… И уникальный Свято-Троицкий Храм, по размерам в России уступающий только Исаакиевскому собору. Если бы в Верхотурье летом все не уезжали на покосы и набралось 10 тысяч молящихся одновременно – поместились бы, как в Храме Христа Спасителя. Смету на строительство когда-то сам Николай II утверждал и разрешил оплатить установку ажурных крестов с причудливым орнаментом: двенадцатью звездами на исходящих из центра лучах. А потом в безбожную пятилетку богоборники решили сделать из Храма конюшню и кресты пытались сломать. Николаевский сплав, однако, оказался удивительно пластичным – кресты гнулись, но не ломались. И много лет Храм простоял с покореженными, согнутыми в разные стороны, истерзанными, изувеченными, но не сломавшимися крестами.

В резиденции уральского губернатора тогда витала идея кормить верхотурскую черную дыру - вместо крови городов-доноров - деньгами туристов и паломников, и губернатор открыл свой первый эксклюзивный тревел-маршрут. Согнанные на выездное заседание свердловского правительства бизнесмены гулко стукались лбами о низкую, умаляющую гордыню входящих перекладину входных ворот, почесывая шишаки настороженно слушали Владыку, который рассказывал, что после первых пожертвований нимбы святых на закопченной храмовой росписи чудесным образом сами собой зазолотились, мелко крестились и шептали «Господи, убереги от налогов». Потом безропотно подписывали письма о взносах на восстановление святыни и шли обедать в трапезную к батюшке, которую, сбиваясь, называли опочивальней.

Федерико Майор долго тупо смотрел на выставленные в местном музее фотографии с завязанными в жуткие узлы крестами, несколько раз переспросил, зачем русские их ломали, можно же не ходить в церковь, если не веришь в бога. Потом тюкнулся шапкой-пирожком о перевоспитывающую перекладину, и Храм занесли в список под охрану ЮНЕСКО.

Учительницы дождались тепла и пошли за грибами.
***

А я полюбила нищий русский городок со скрипучими деревянными тротуарами, сквозь которые растет неистребимая крапива. И Храм белый, врезающийся в душу, полюбила. Весной, как только кончилось минус двадцать пять, поехала туда на какую-то встречу с местными журналистами. Сначала говорили о возрождении культуры, а потом выпивали. Только Саша Дьяченко, шутник, балагур, поэт и книгочей, куда-то запропастился. Потом вдруг вбежал в столовку, где шла посткультурная застольная беседа и закричал:

- И чего вы тут сидите? Между прочим, в соседнем книжном магазине несколько экземпляров Гиляровского свободно лежит! Я с таким трудом, на талоны за макулатуру себе эту книгу добывал – а тут в деревне никто не знает, кто такой дядя Гиляй, и дефицитные книги не покупает.

Журналистская братия раздула ноздри и, толкаясь, побежала в деревенскую книжную лавку.

Через четверть часа под мышкой у каждого были «Москва и москвичи».

Увидев нас Дьяченко сменил цвет, как заблудившийся вертолетчик, и метнулся к двери пулей, словно сдавал стометровку.

Посткультурной водки вечером он выпил больше всех. Дело-то происходило 1 апреля, и, как оказалось, вышедший покурить на черное деревянное столовское крылечко Саша решил разыграть изрядно выпивающих, но глубоко начитанных товарищей по цеху. И произошло непредвиденное: выдуманная Сашей сказка про то, что недавно опубликованного в Советском Союзе Гиляровского тут никто не знает, оказалась чистейшей былью. Книжки не досталось только самому автору розыгрыша – немногочисленный Гиляй в лавке кончился.