![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
orlovanatalyaС одной девочкой мы в пионерском лагере рядом спали. В смысле, кровати были - в одном углу. Молчаливая, незаметная, ляжет тихо, на две резиновых бигудишки прядочки у висков на ночь завьет. Тихоня. Родители ко мне приехали, спрашивают, мол, весело? С кем ты тут подружилась? Я на Свету показываю – воооон, видите? Да вот, та, в беседке сидит, скромная, ну такая, с завлекалочками.
Папа фыркнул: ага, завлекалочки – верный признак скромности. Но девочка в кудряшках
действительно была алисой, которая всегдадомарисуетвальбомах. С бабушкой росла - родители долго в Турции по контракту работали. Смешных вещиц оттуда навезли, вот она у себя в комнатке среди турецких сувениров и альбомчиков с фотографиями Туркан Шорай и пылилась, как герань, гулять не выманишь. Сидим как-то у нее, бусы перебираем, а ее младший брат с улицы забегает и хвалится: «А мы крепость собрали! И я такой булдыжник нашел!» Светину бабушку чуть удар не хватил: "Булдыжник? Что такое булдыжник? Откуда слово такое? Нет такого слова. Слово есть «булыжник», но и оно какое-то грубое. Говори камень. И вообще, а зачем камни? Прекрати эти грубые игры с камнями! Можно же в приличные игры играть"!
А потом оказалось, что папа-то мой прав. Девочка сидела-сидела, а потом ей однажды разрешили пойти на дискотеку, и она сразу забеременела. Ну, может, не в тот же день, но прямо так вот вместе с завлекалочками, с бабушкой, играющей в приличные игры, с запретом на слово «булдыжник» и школьным портфелем. Вечно тихони норовят с цепи сорваться.
Только я лагерь не поэтому вспомнила. У меня там лифчик украли. Из-под подушки. В седьмом классе еще мало у кого была такая роскошь: как правило, не было ни что надеть, ни на что. У меня осталось только на что. Обидно было.
Зато - из лагеря до сих пор есть чем блеснуть интеллектуально. Вот даже нынче. Приехали друзья на мой день рождения вместе с сыном возраста предпоследней неспелости. Мальчишка, несмотря на нарочито мрачное выраженье на лице, вполне вписался в нашу предпенсионную компанию, сквозь суровый прищур уместно шутил, а потом даже повелся на уговоры и согласился петь под гитару. Хором с мамой они душевно исполнили солнышко лесное, друзей, которые как здорово, что все они там собрались, и прочее попурри из походной классики. Но тут взыграло ретивое, и моя подруга Ирка, мысленно смахнув оставленные дома подполковничьи погоны, которые всегда держат ее в узде, вопросила:«А мурку знаешь?» А Шуфутинского давай? И сбацала «И вероятно в обморок упала б, Но я успел её роскошный бюст словить». И понеслось. Мы спели даже пьяную-помятую пионервожатую. Маленький гитарист косился на маму, делал невинное лицо и шептал: «Еще, давайте еще, так вот какие песни-то бывают!»
- Девочки, а вы-то откуда это все знаете, - ошалели наши мужья, отбирая у Ирки гитару.
- Да неужели! – закричали мы, - мы же каждое лето на три смены в пионерлагерь ездили! А там не только в «Зарницу» играли и под баян песни про Родину и коричневую пуговку пели, но и гамном на стенах в туалетах слова писали!
Вот будь мне снова двенадцать лет, я бы опять с радостью в лагерь поехала, хотя у меня дома таких слов ничем не писали. Я про своих родителей даже каламбур придумала: в моей семье слова "задница" без большой нужды не произносят.
Мне не привилось. Я и жопу не по большой нужде помянуть могу. Для меня тут важен вопрос уместности – потому что в иной обстановке и слово «попа» может ранить и шокировать аудиторию. И воспитанность – это не запрет на слова, а выработка способности точно чувствовать, в каких обстоятельствах слово «жопа» уместно, а в каких нет.
Моей подружке Ленке, например, однажды достался муж с происхождением из питерских снобов. Потому что обычные питерцы с происхождением все сидят на кухне, курят беломор и беседуют о поэзии и искусстве с уместным употреблением жопы во всех падежах. А Ленкины сразу бы начали кружевными платочками обмахиваться и в обморок поминутно падать. Стойкая девушка из уральской глубинки крепилась, изо всех сил старалась соответствовать - ну, стихи Берггольц там наизусть к ужину, симфонию Шостаковича в ванной насвистывать. А потом такой провал!
Поехала с полуторагодовалым сыночком на каникулы к родителям. Тоже, между прочим, уральская белая кость: и мама инженер, и папа профсоюзный биг-босс на металлургическом заводе. Со вполне привычным для суровых уральских аристократов лексическим рядом во время падения утюга на ногу. Внуку мужественный дедушка очень понравился: бегал за ним по пятам, копировал каждый жест, инструмент держал, когда дед что-нибудь дома ремонтировал. И сразу подобрал любимую дедову присказку – бляха-муха.
- Папа! Мама! Боже! Бляха-муха! – заламывала руки Ленка, - Меня ж муж в Петропавловской крепости замурует или в Кунсткамере заспиртует! Он сына фамилии лишит за такие слова! Нет бы вы внуку Агнию Барто почитали, а то ключи какие-то гаечные таскает, бляха-муха ваша!
- Не боись, - рычал довольный батя, - пока домой едете, забудет, - и подмигивал внуку.
- Ты, главное, внимания не обращай: если ругать – то запомнит, а если мимо ушей пропускать – то быстро выветрится, - советовала бабушка.
И точно: за длинную дорогу малыш присказку забыл.
К Ленкиному возвращению родственники на императорском фарфоре фрикасе разложили, вилки-ножи в правильные руки взяли, супом лондондерри хлюпают, о новом теноре из Мариинки шушукаются. А сынок возьми да соусник опрокинь и бломанже по столу размажь, за что и был с негодованием отправлен мыться-вон. И обииииделся!
- Встал в дверях и молчит, хмурится, - рассказывает Ленка, - Пыхтит, явно что-то вспомнить и сказать пытается. А мы все замерли: я с ужасом, сразу догадалась, а родня с изумлением – что ж он сейчас выдаст?
- Муха! – сердито крикнул обиженный малыш, - Му-ха! Муха!
- Что? Какая муха? – изумленно переспросила свекровь (обмахиваясь веером и падая в обморок).
- Кацатуха, - недовольно пробурчал юный филолог и побрел в ванну мыться.
- Забыл! Представляешь? Забыл! – кричала спасенная Ленка.
От мужа она, правда, все равно ушла. Потом за бригадира одного на родине замуж вышла. А сын все равно вполне воспитанный мальчик вырос. Сидим мы как-то с Ленкой на кухне, а ребятишки наши в детской шумят. Вдруг – тишина. А потом робкий стук в дверь. Открываем – на полу разбитая чашка из сервиза, а в ней записка печатными буквами: «ПРОСТИТЕ НАС». Я рукой махнула, посмеялась, снова им чаю налила. А через полчаса снова – бабах!!! Только второй раз к двери с записочкой они не на цыпочках шли, а со смехом прибежали. Но второй номер не прошел - я им полную бляху-муху устроила.
Вот сейчас, когда они давно выросли, думаю: стоит ли детейрастить в монастыре полностью ограждать от обсценной лексики? Не знаю. Мат живет в нашем языке и органично окружает нас как часть пейзажа. При этом петь своему ребенку неприличные колыбельные я бы не стала. В свое время мы с моим дедушкой напели на наш первый магнитофон чудесную песенку «По улице ходила большая крокодила», и то бабушка кассету потом сожгла – как не прошедшую ее персональный художественный совет. Мой внутренний худсовет запрещает мне ругаться при детях и старичках, хотя я давно уверено пользуюсь усилителями вкуса речи с друзьями и на работе, в уместной обстановке. На мой взгляд, слово «уместность» тут ключевое.
Однажды сестра моя, профессиональный специалист в кофейном бизнесе, объясняла: привыкание к хорошему напитку - дорога в одну сторону. Если пить вперемешку разный кофе, и элитный, и дешевый, и растворимый, и вкусный, и отвратительную бурду, то удовольствие можно получать как от хорошего, так и от плохого кофе. Но чтобы начать чувствовать нюансы, нужна некая «напитость» - понадобится не один день и не один килограмм качественного кофе. Тогда постепенно начнешь чувствовать самые тонкие оттенки. Но за это есть своя плата: плохой кофе ты пить уже не сможешь.
Если не жить под хрустальным колпаком, как девочка Света до первой дискотеки, то ни от мата, ни от другого информационного мусора уши не спасти. Да и не страшно, если есть противоядие. Если дома не говорят только через твою мать, если есть у кого перенять вкус и чувство уместности, если кроме песен про пьяную пионервожатую вы помните Áve, María, grátia plena, если кроме дешевого языка у вас есть напитость красивой, богатой, изысканной речью – никакая бляха-муха не загадит чистоту вашего душевного дома, а только поможет - как фигура речи и усилитель вкуса - рассказать однажды друзьям баечку про муху-кацатуху.
Папа фыркнул: ага, завлекалочки – верный признак скромности. Но девочка в кудряшках
действительно была алисой, которая всегдадомарисуетвальбомах. С бабушкой росла - родители долго в Турции по контракту работали. Смешных вещиц оттуда навезли, вот она у себя в комнатке среди турецких сувениров и альбомчиков с фотографиями Туркан Шорай и пылилась, как герань, гулять не выманишь. Сидим как-то у нее, бусы перебираем, а ее младший брат с улицы забегает и хвалится: «А мы крепость собрали! И я такой булдыжник нашел!» Светину бабушку чуть удар не хватил: "Булдыжник? Что такое булдыжник? Откуда слово такое? Нет такого слова. Слово есть «булыжник», но и оно какое-то грубое. Говори камень. И вообще, а зачем камни? Прекрати эти грубые игры с камнями! Можно же в приличные игры играть"!
А потом оказалось, что папа-то мой прав. Девочка сидела-сидела, а потом ей однажды разрешили пойти на дискотеку, и она сразу забеременела. Ну, может, не в тот же день, но прямо так вот вместе с завлекалочками, с бабушкой, играющей в приличные игры, с запретом на слово «булдыжник» и школьным портфелем. Вечно тихони норовят с цепи сорваться.
Только я лагерь не поэтому вспомнила. У меня там лифчик украли. Из-под подушки. В седьмом классе еще мало у кого была такая роскошь: как правило, не было ни что надеть, ни на что. У меня осталось только на что. Обидно было.
Зато - из лагеря до сих пор есть чем блеснуть интеллектуально. Вот даже нынче. Приехали друзья на мой день рождения вместе с сыном возраста предпоследней неспелости. Мальчишка, несмотря на нарочито мрачное выраженье на лице, вполне вписался в нашу предпенсионную компанию, сквозь суровый прищур уместно шутил, а потом даже повелся на уговоры и согласился петь под гитару. Хором с мамой они душевно исполнили солнышко лесное, друзей, которые как здорово, что все они там собрались, и прочее попурри из походной классики. Но тут взыграло ретивое, и моя подруга Ирка, мысленно смахнув оставленные дома подполковничьи погоны, которые всегда держат ее в узде, вопросила:
- Девочки, а вы-то откуда это все знаете, - ошалели наши мужья, отбирая у Ирки гитару.
- Да неужели! – закричали мы, - мы же каждое лето на три смены в пионерлагерь ездили! А там не только в «Зарницу» играли и под баян песни про Родину и коричневую пуговку пели, но и гамном на стенах в туалетах слова писали!
Вот будь мне снова двенадцать лет, я бы опять с радостью в лагерь поехала, хотя у меня дома таких слов ничем не писали. Я про своих родителей даже каламбур придумала: в моей семье слова "задница" без большой нужды не произносят.
Мне не привилось. Я и жопу не по большой нужде помянуть могу. Для меня тут важен вопрос уместности – потому что в иной обстановке и слово «попа» может ранить и шокировать аудиторию. И воспитанность – это не запрет на слова, а выработка способности точно чувствовать, в каких обстоятельствах слово «жопа» уместно, а в каких нет.
Моей подружке Ленке, например, однажды достался муж с происхождением из питерских снобов. Потому что обычные питерцы с происхождением все сидят на кухне, курят беломор и беседуют о поэзии и искусстве с уместным употреблением жопы во всех падежах. А Ленкины сразу бы начали кружевными платочками обмахиваться и в обморок поминутно падать. Стойкая девушка из уральской глубинки крепилась, изо всех сил старалась соответствовать - ну, стихи Берггольц там наизусть к ужину, симфонию Шостаковича в ванной насвистывать. А потом такой провал!
Поехала с полуторагодовалым сыночком на каникулы к родителям. Тоже, между прочим, уральская белая кость: и мама инженер, и папа профсоюзный биг-босс на металлургическом заводе. Со вполне привычным для суровых уральских аристократов лексическим рядом во время падения утюга на ногу. Внуку мужественный дедушка очень понравился: бегал за ним по пятам, копировал каждый жест, инструмент держал, когда дед что-нибудь дома ремонтировал. И сразу подобрал любимую дедову присказку – бляха-муха.
- Папа! Мама! Боже! Бляха-муха! – заламывала руки Ленка, - Меня ж муж в Петропавловской крепости замурует или в Кунсткамере заспиртует! Он сына фамилии лишит за такие слова! Нет бы вы внуку Агнию Барто почитали, а то ключи какие-то гаечные таскает, бляха-муха ваша!
- Не боись, - рычал довольный батя, - пока домой едете, забудет, - и подмигивал внуку.
- Ты, главное, внимания не обращай: если ругать – то запомнит, а если мимо ушей пропускать – то быстро выветрится, - советовала бабушка.
И точно: за длинную дорогу малыш присказку забыл.
К Ленкиному возвращению родственники на императорском фарфоре фрикасе разложили, вилки-ножи в правильные руки взяли, супом лондондерри хлюпают, о новом теноре из Мариинки шушукаются. А сынок возьми да соусник опрокинь и бломанже по столу размажь, за что и был с негодованием отправлен мыться-вон. И обииииделся!
- Встал в дверях и молчит, хмурится, - рассказывает Ленка, - Пыхтит, явно что-то вспомнить и сказать пытается. А мы все замерли: я с ужасом, сразу догадалась, а родня с изумлением – что ж он сейчас выдаст?
- Муха! – сердито крикнул обиженный малыш, - Му-ха! Муха!
- Что? Какая муха? – изумленно переспросила свекровь (обмахиваясь веером и падая в обморок).
- Кацатуха, - недовольно пробурчал юный филолог и побрел в ванну мыться.
- Забыл! Представляешь? Забыл! – кричала спасенная Ленка.
От мужа она, правда, все равно ушла. Потом за бригадира одного на родине замуж вышла. А сын все равно вполне воспитанный мальчик вырос. Сидим мы как-то с Ленкой на кухне, а ребятишки наши в детской шумят. Вдруг – тишина. А потом робкий стук в дверь. Открываем – на полу разбитая чашка из сервиза, а в ней записка печатными буквами: «ПРОСТИТЕ НАС». Я рукой махнула, посмеялась, снова им чаю налила. А через полчаса снова – бабах!!! Только второй раз к двери с записочкой они не на цыпочках шли, а со смехом прибежали. Но второй номер не прошел - я им полную бляху-муху устроила.
Вот сейчас, когда они давно выросли, думаю: стоит ли детей
Однажды сестра моя, профессиональный специалист в кофейном бизнесе, объясняла: привыкание к хорошему напитку - дорога в одну сторону. Если пить вперемешку разный кофе, и элитный, и дешевый, и растворимый, и вкусный, и отвратительную бурду, то удовольствие можно получать как от хорошего, так и от плохого кофе. Но чтобы начать чувствовать нюансы, нужна некая «напитость» - понадобится не один день и не один килограмм качественного кофе. Тогда постепенно начнешь чувствовать самые тонкие оттенки. Но за это есть своя плата: плохой кофе ты пить уже не сможешь.
Если не жить под хрустальным колпаком, как девочка Света до первой дискотеки, то ни от мата, ни от другого информационного мусора уши не спасти. Да и не страшно, если есть противоядие. Если дома не говорят только через твою мать, если есть у кого перенять вкус и чувство уместности, если кроме песен про пьяную пионервожатую вы помните Áve, María, grátia plena, если кроме дешевого языка у вас есть напитость красивой, богатой, изысканной речью – никакая бляха-муха не загадит чистоту вашего душевного дома, а только поможет - как фигура речи и усилитель вкуса - рассказать однажды друзьям баечку про муху-кацатуху.
